Лавочкин в расцвете сил. Ему едва перевалило за пятьдесят. Он не знает, что жить ему осталось уже немного, что на далеком испытательном полигоне, где не окажется рядом умелых врачей, его подстережет смерть. Да разве думает о смерти этот жизнерадостный, полнокровный человек?
Психологи говорят, что способность удивляться более всего присуща юности. Что ж, значит, Лавочкин был молод душой до самой смерти. Не случайно всю жизнь на столе конструктора лежали научно-популярные журналы. Фантастика, приключения, рассказы о необыкновенном притягивали к себе Семена Алексеевича.
Детское увлечение? Нет! Рассказы о необычном Лавочкин любит неспроста.
— Будят мысль!
Да, он знает, что у него есть два ключа, помогающие отпирать воображение и выпускать его на простор. Один из этих волшебных ключей — научная фантастика, второй — театр.
«Как порой делается обидно за нашу литературу, что нет у нас достойных преемников Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида, Луи Буссенара, — писал Лавочкин в годы, когда фантастика была в полном загоне. — Неужели героям новых фантастических романов уже нечего изобретать и некуда путешествовать? Наука и техника, сделавшие за последнее время так много открытий, далеко не исчерпали возможностей человеческого гения».
Рабочий день конструктора начинался всегда одинаково (этому научился у Туполева). Семен Алексеевич приезжал на завод рано. Неторопливо, заложив руки за спину, обходил территорию. Зоркий хозяин замечал все. Но главное заключалось не в том, чтобы дать нахлобучку виновникам беспорядков. Ежедневные прогулки помогали конструктору гармонично развивать завод. Лучше, чем кто-либо другой, зная будущее своего предприятия, Семен Алексеевич очень точно решал, где воздвигнуть то или иное сооружение. Бывшая мебельная фабрика превратилась в одно из лучших предприятий авиационной промышленности.
Неторопливо шагал Семен Алексеевич по территории. Но, входя после своего утреннего обхода в КБ, он сразу менялся. Появлялись быстрота и даже резкость движений. Он словно собирался в эти минуты для очередного трудового дня.
«В свое время, — писал в 1955 году Лавочкин, — арбалет пришел на смену луку, но не он кардинально изменил боеспособность армий. Для этого потребовался порох… Рационализация, усовершенствование существующих конструкций и машин, конечно, дело необходимое, и я отнюдь не против рационализации, но настало время смелее отрываться от принятых схем… Надо сочетать пути развития с подлинно революционной ломкой».
Надо заметить, что у Семена Алексеевича были все основания для таких утверждений. В начале пятидесятых годов ему поручили особое задание, открывшее последнюю страницу его творческой жизни, особенно волнующую, особенно интересную.
«Все было новым в этом важном и ответственном деле, — писал Александр Васильевич Чесалов, — и Лавочкин со своей неистребимой страстью ко всему новому взялся за него очень горячо. А поручено оно было Семену Алексеевичу потому, что его коллектив быстрее, чем какой-либо другой, мог решить поставленную задачу».
Да, много волнующих открытий ждет того, кто спустя несколько лет захочет рассказать о самом большом подвиге конструктора в последние годы его жизни.
Далее из категории История технологий: "Судьба титана"
