Путешествие В.Л.Комарова по Камчатке (3)

В Милькове в 1909 г., в посещение В. Л. Комарова, было на 60 дворов 284 человека населения, 125 лошадей, 282 головы рогатого скота, а собак более 1200. По расчетам М. А. Сергеева, на корм собакам на Камчатке идет колоссальное (Количество такой ценной рыбы, как лососевые (кета, горбуша), именно от 5 до 8 млн. штук в год.
В. Л. Комаров картинно описывает жизнь обитателей Камчатки — рыбную ловлю, приготовление юколы для людей и собак, охоту за соболем и медведем, разведение огородов, скотоводство, жилища и хозяйственные постройки. Характерной особенностью камчатских поселений являются «балаганы» — свайные постройки, предназначенные для «сушения рыбы и для летнего жилья.

Летом, когда жители Камчатки насушат достаточно юколы для себя, они начинают заготовлять на зиму для собак своеобразный корм, который называется «кислой» (т. е. гнилой) рыбой. Близ берега реки вырывают ряд ям, глубиною около 2 м, и укладывают туда возможно плотно рыбу, утаптывают и нередко заваливают камнями. Иногда ямы роют в реке на отмелях. Зимой «кислую яму» раскрывают и взятой из нее рыбной жижей или кашей кормят собак. Во времена Крашенинникова такой квашеной рыбой питались в течение зимнего времени и люди.

Описывая рыболовный сезон, В. Л. Комаров совершенно правильно говорит, что он начинается ловлей и заготовкой чавычи — громадной лососевой рыбы весом до 40 кг. Так было и во времена С. П. Крашенинникова: «Чавыча, как большая и лучшая всех тамошних рыб, так и первая идет от моря. Камчадалы так высоко почитают объявленную рыбу, что первоизловленную, испекши на огне, съедают с изъявлением превеликой радости… По их суеверию, великий грех, ежели промышленник не «сам съест первую рыбу». В. Л. Комаров правильно списывает поразительное биологическое явление — ход лососевых рыб из моря в реки. «Входит в реки вся эта рыба (чавыча, горбуша, кета и др.) серебристо-белою, с ярко-красным мясом, но по мере хода или просто по мере пребывания в пресной воде, она становится неузнаваемой, челюсти сильно развиваются и клювообразно искривляются, у самцов горбуши вырастает горб… мясо белеет; кроме того, оно становится дряблым и перерождается, превращая в конечном счете в какую-то чуть ли не студенистую массу, безвкусную и непитательную». «Все это идет параллельно развитию икры и молок, и «можно сказать, что рыба отдаст своему потомству все, что в ее организме есть самого ценного, а себе этим готовит неминуемую гибель. После икрометания и оплодотворения вся масса рыбы начинает снуть и устилает дно реки, отмели и берега своими бесчисленными трупами». Все проходные лососевые Камчатки ничего не едят в пресной воде, и большинство после нереста (икрометания) гибнет.
В. Л. Комаров неоднократно указывает, что основой камчатского хозяйства является рыба, которая нужна и для людей и для важнейшего домашнего -скота — собак. Даже коровы здесь не брезгуют рыбой.

О богатстве рек Камчатки лососевыми рыбами С.П.Крашенинников рассказывает так: «Все рыбы на Камчатке идут летом из моря в реки та-кими многочисленными рунами, что реки от того прибывают… По убытии воды остается на берегах сонной рыбы столь много, что такого числа в больших реках нельзя надеяться. Ежели острогою ударить в воду, то редко случается, чтобы не забагрить рыбу. Медведи и собаки в том случае больше промышляют рыбы лапами, нежели люди в других местах бреднями и неводами».

Об охоте на медведя В. Л. Комаров сообщает следующее: «Весною, в середине апреля оголодавший зверь выходит из берлоги и направляется к морскому берегу, где может найти себе пропитание. Тут его подстерегают «и бьют массами: в Петропавловском районе редкая шлюпка возвращается без 20—40 медвежьих шкур. Но есть и «сухопутный промысел: на снегу внутри страны медведя видно (издалека, а скорострельные винтовки позволяют бить на далекое расстояние. Очевидно, и медведю грозит скорое потребление». Но в начале настоящего столетия медведя на Камчатке все же было не мало. Об этом свидетельствует эпизод, рассказываемый Владимиром Леонтьевичем. В конце июня 1908 г., в лесу близ Паратунских ключей путешественник увидел в нескольких шагах от «себя рослого северного оленя, а через несколько минут пару гнавшихся за ним медведей. «В этом лесу пасется весь скот из селения, и лошади уходят часто верст на шесть, люди также постоянно туда наведываются, но так как на прилегающем хребте медведи живут постоянно, в течение всего лета, защищенные зарослями ольховников, то и появление их близ селения вещь нередкая. Коровы часто страдают от них, так как завидев медведя, стараются принять его на рога; лошади же, которые более полагаются на быстроту своих ног, чем на силу, уходят счастливо».

Замечательно, что медведь, как видно из приведенного рассказа, не нападает на человека. Это подтверждает и Крашенинников. «Камчатские медведи,— говорит он,— невелики и не сердиты, на людей никогда не нападают, разве кто найдет на сонного: ибо в таком случае дерут они людей, но до смерти не заедают. Никто из камчадалов не запомнит, чтоб медведь умертвил кого. Обыкновенно задирают они у камчадалов с затылка кожу и, закрыв глаза, оставляют, а в великой ярости выдирают и мягкие места, однако ж не едят их. Таких изувеченных от медведей по Камчатке довольно, а называют их обыкновенно дранками. Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды и ходят около их как дворовой скот; одна им от медведей, но и то не всегдашняя обида, что отнимают они у баб набранные ягоды». Мясо и жир медведя на Камчатке весьма ценятся.
Следует отметить теплое и человечное отношение В. Л. Комарова к камчатскому населению — как к коренным жителям Камчатки — ительменам, так и к «камчадалам», а ровно и к русским. Не все прежние путешественники по Камчатке относились так гуманно к «аборигенам.

Приведем некоторые явно несправедливые отзывы С. П. Крашенинникова: «Камчатка сколь дикое место по своему состоянию, «столь и дикими народами обитаемо». «Камчатский язык выговаривается половиною в горле и половиною во рте. Произношение их языка тихо, трудно, протяжением и удивительным телодвижением; а сие показывает людей боязливых, раболепных, кованых и хитрых». Вероятно, и камчадалам русский язык казался не менее странным, чем русским — камчадальский. Впрочем, и Крашенинников признает, что «любопытство (т. е. любознательность) сего народа, знание силы в травах и употребление их в пищу и в лекарство и на другие потребности столь удивительно, что большего не токмо в других отдаленных народах, но и в самых политических не можно надеяться».

Свой главный труд «Путешествие по Камчатке в 1908 — 1909 г.» В. А. Комаров заканчивает такими словами: «Для меня воспоминание о Камчатке навсегда связано с мягким гармоничным пейзажем начала лета, с величественной картиной вулканических конусов, с глубоким интересом к связанным с ними явлениям, наконец, с большой симпатией к независимым и умным жителям этой страны, которые в борьбе с окружающей их природой выработали и большую наблюдательность, и недюжинную смекалку, и даже юмор. Правда, все это заметишь не сразу, быт их слишком отличается от нашего, чтобы было легким взаимное понимание, и много высказывают нареканий на них люди, не вошедшие в их психологию, но все же я не могу придумать лучшего конца для этой книги, как высказав пожелание, чтобы их участь изменилась к лучшему».
Эти строки, написанные в 1912 г., дают нам право сказать, что в лице В. Л. Комарова мы имеем не только знаменитого ботаника и географа, но и защитника человеческого достоинства малых народов, гуманиста того же типа, какими были другие замечательные путешественники — Миклухо-Маклай и Ливингстон.