За большим столом, покрытым толстой скатертью, сидел человек лет сорока. Лицо его, усталое, но сосредоточенное, было освещено блеклым светом, который проникал через два огромных окна, обрамленных тяжелыми портьерами.
Кстати пару слов о «тяжёлых портьерах». Может всё-таки жалюзи? Это красиво функционально и элегантно. Компания «Джайв», которая их производит находится на рынке уже 15 лет. Сейчас трудно кого-то удивить, но как и во все времена ценится качество и разнообразие. А если учесть, что у фирмы собственное производство и долговечные комплектующие, то можно смело сказать: » Я рекомендую Джайв Жалюзи!»
Но вернёмся к Фарадею.
Там, за окном, сновали, натыкаясь друг на друга, люди, спешили степенные омнибусы. Улица столичного города была тем рупором, который издавал тысячи звуков — голоса людей и редкое ржание лошадей, стук колес по булыжной мостовой и слабые звуки военного оркестра, несшиеся откуда-то издалека. Но человек, сидевший одиноко в огромной комнате с картинами, с книгами, хоть и поднимал иногда голову и смотрел в окно, ничего этого не видел, не слышал.
Перед ним лежал большой лист плотной бумаги, покрытый мелкими, но очень четкими буквами — с правильным, ровным наклоном. Окуная перо в массивную чернильницу, человек машинально провожал его взглядом и снова отпускал в стремительный бег по бумаге.
Он писал: «…Я хочу, передавая это письмо на хранение Королевскому обществу, закрепить открытие за собой определенной датой и, таким образом, иметь право, в случае экспериментального подтверждения, объявить эту дату датой моего открытия. В настоящее время, насколько мне известно, никто из ученых, кроме меня, не имеет подобных взглядов».
Потом помедлил и подписал: «Королевский институт, 12 марта 1832 г.» Справа, внизу, поставил подпись «Майкл Фарадей».
Письмо получилось большим, обстоятельным, и Фарадей аккуратно сложил бумагу, еще не зная, когда и кто ее развернет.
Потом он вложил письмо в узкий длинный конверт и надписал его: «Новые воззрения, подлежащие хранению в запечатанном конверте в архивах Королевского общества».
Его нашли и вскрыли через сто шесть лет. Нашли случайно, даже не подозревая о его существовании.
Воистину, то, что написал Фарадей, было поразительно: впервые в истории науки в нем говорилось о том, что электрические и магнитные поля — тоже волны. Только через пятьдесят пять лет после того, как было написано это письмо, Герц подтвердил существование электромагнитных волн. Только через семьдесят с лишним лет зазвучал радиоприемник Александра Попова.
То, что написал в своем письме Фарадей, было одним из самых крупных открытий, сделанных человечеством.
…Один энергичный статистик ухитрился подсчитать, сколько гениев создало человечество за всю историю своего существования. Потом с помощью какого-то непостижимого вычисления он определил, что количество общепризнанных гениев значительно — раза в два или три меньше, чем могло бы быть. И виной всему неподходящие условия, в которых родились и жили в юности эти гении. Именно поэтому никто никогда о них не узнал. И человек такой же гениальный, скажем, как Моцарт, Бетховен или Чайковский, всю свою жизнь ходил за плугом по полю, а другой, обладающий всеми достоинствами Федора Достоевского или Льва Толстого, выпекал хлеб или грохотал в кузне тяжелым молотом.
Мысль неожиданная, подкупающая, но все же не надо спешить с ней соглашаться. Да, конечно, жизнь — сложная штука, и часто успех человека зависит от случая или удачи и, уж конечно, в немалой доле от того, в какой среде живет человек. Но талант, мощный талант просто не может не проторить свой собственный путь.
Жизнь Фарадея тому лучший пример.
Он родился 22 сентября 1791 года на окраине Лондона, в семье кузнеца.
Кем отец хотел увидеть своего сына? Вряд ли кто- нибудь сможет ответить на этот вопрос. В те времена газетные репортеры не брали интервью у Фарадея-отца. У Майкла был старший брат Роберт, и ему предстояло унаследовать отцовскую кузню. Были среди Фарадеев и сапожники и кровельщики, были торговцы и фермеры. Наверное, любой из них мог бы взять мальчишку в учение. Но все дело в том, что он оказался из тех, кто предпочитает учиться сам.
Он очень рано проявил самостоятельность, этот мальчишка. Майкл еще в школе почему-то решил, что ни алгебра, ни геометрия ему в жизни никогда не понадобятся, и пренебрег ими, чтобы все время отдать любимым химии и физике. Да, действительно, кажется невероятным, но один из величайших физиков всех времен и народов до конца своих дней так и не знал математику.
Майклу едва исполнилось тринадцать лет, когда отец подозвал его, положил на плечо тяжелую, сильную руку и произнес: «Пора, Майкл, и тебе за работу…» И младший Фарадей сделал первый, действительно самостоятельный шаг в жизни. Отец его был нездоров, и старший брат Роберт давно ходил на работу вместе с отцом. Теперь же пришла очередь Майкла.
Он стал работать там, куда его тянуло всегда с тех пор, как он научился читать. Он хотел быть как можно ближе к книгам, чтобы постичь хотя бы долю той мудрости, которую они хранили в себе.
Путь Майкла был недалек: по неровным камням мостовой, к одной из окраинных улочек — к Блэндфорд- стрит, которая вряд ли сохранилась в нынешнем Лондоне, — к крепкому кирпичному дому, где красовалась манящая вывеска: «Жорж Рибо, торговля книгами и переплет». В этом доме Майкл стал учеником переплетчика. За порогом этого дома для него открылась дорога в желанное царство — к книгам.
Свободного времени у Майкла было немного: помимо ученья, ему приходилось делать кое-что по дому, да и в магазине всегда находилась работа. Иной раз Рибо поручал своему ученику продажу книг и газет — и будущий великий физик, сжимая в руке свежий номер, в толпе таких же, как и он, горластых мальчишек кидался к подъезжающим экипажам, выкрикивая последние новости.
Кто помнил потом эти новости?.. Может, только сам Фарадей? Многие годы спустя в его памяти не раз всплывали картины далекого детства, и тогда он вновь видел себя — юного, возбужденного, с увесистой кипой газет…
И все-таки Фарадей читал в те годы много. Очень много. Странно, но этот мальчишка — такой же, как все другие, и не такой — не читал рыцарских романов, не читал и книг об увлекательных приключениях в Африке и в Америке. И пусть Вальтер Скотт, Майн Рид и Фенимор Купер не написали еще своих бессмертных романов — на полках магазина Рибо стояли книги с другими именами, тиснутыми золотом по настоящим кожаным переплетам: Джонатан Свифт, Даниэль Дефо, Мигель Сервантес. Майкл знал эти имена, читал книги, написанные этими людьми, как читал и сказки «Тысячи и одной ночи», но чаще он брал с полок «Британскую энциклопедию», в которой изучил все, что хотя бы отдаленно касалось электричества. А любимой его книгой были «Беседы о химии» некой госпожи Марсе.
О, эти «Беседы»! Именно после них Майкл стал лучше понимать самого себя, потому что именно они, эти «Беседы», помогли ему сделать самое первое его открытие: он родился для того, чтобы заниматься наукой. В этой книге описывались десятки опытов, и Майкл все их проделал. Нет, он взялся за опыты вовсе не потому, что не доверял госпоже Марсе, а потому, что, зная заранее результат, очень хотел получить его сам, испытать то волнение ожидания, которое сопутствует каждому эксперименту. Тем более — самому первому эксперименту в своей жизни.
А потом была в жизни Фараде я одна встреча, самая важная, которая принесла ему много радости и огорчений. Она наполнила его уверенностью и сомнениями. Один клиент лавки, где вот уже восемь лет работал Майкл, узнав о том, что он увлекается химией, какие приборы мастерит из обыкновенных бутылок и какую гальваническую батарею он сделал из цинковых пластин и медных монет, пригласил Фарадея на лекции в только что открытый Королевский институт. Лекции эти были общедоступны, и читал их сэр Гэмфри Дэви — знаменитый химик, гордость английской науки.
На эти лекции Фарадей ходил, как в театр, где играл только один актер, но актер, обладающий силой необычайной, который умел заставить забыть о мире, что простирался за этими стенами, о заботах и о тщетных треволнениях. Да, Фарадей забывал обо всем, слушая Дэви.
Чем переплетчик мог отблагодарить именитого химика — отблагодарить за те часы, в которые перед ним открывалась прекрасная страна познания… И молодой Фарадей посылает Дэви тетрадь с записью лекций, тетрадь, переплетенную своими руками. Быть может, это было первое издание лекций сэра Дэви, издание тиражом в один экземпляр.
Продолжение
Далее из категории История технологий: "Мир едва ли скоро увидит другого Фарадея ч.3"
