Предыдущая страница
Особенно часто играл Лев Николаевич с А. Б. Гольденвейзером, пианистом, профессором Московской консерватории, народным артистом СССР. Александр Борисович вел даже счет этим встречам: всего они сыграли между собой свыше 600 партий. К сожалению, ни одна из них не была записана. Но зато Гольденвейзер заносил в дневник все высказанные писателем интересные мысли, в том числе в области шахматного искусства. Они вошли позднее в его книгу «Вблизи Толстого».
В этой книге описаны различные эпизоды шахматной игры Л, Н. Толстого, а также дана характеристика его игры в последние годы.
Играя для отдыха, писатель ограничивался в области дебютов старыми познаниями и применял только открытые начала, преимущественно дебют слона и различные разветвления королевского гамбита.
Бывали, правда, случаи, когда Лев Николаевич, проиграв партию и стремясь найти причину поражения, иногда сам анализировал дебютные продолжения. Так, в записи Гольденвейзера oт 24 июля 1910 года мы читаем:
«Я прошел к Льву Николаевичу. Там сидели Софья Андреевна и Ольга Константиновна. Лев Николаевич сидел в халате в углу в кресле, перед ним на раздвижном столике были расставлены шахматы, и он анализировал гамбит Муцио. Он не брал пешки е6, а отступал ферзем с f6 на f5. Мы сыграли. Получилась очень живая партия, которую Лев Николаевич выиграл. Я сказал ему, что это у нас 699-я партия. Он удивился, что я записываю, и не ожидал, что мы сыграли так много».
Стиль игры Л. Толстого был острым, атакующим. По мнению Гольденвейзера, Толстой обладал несомненными способностями к шахматам, в частности большой комбинационной изобретательностью. Такого же мнения был и старший сын Толстого «Некоторые его комбинации, — отмечал С. Л. Толстой, были оригинальны и остроумны, и я думаю, что если бы он поработал над шахматами, он мог бы стать сильным игроком».
Лев Николаевич был смелым, бесстрашным, человеком. Это его качество проявлялось много раз в жизни. Не боялся он риска и в шахматах, смело нападал на противника. Атаки его, как правило, сопровождались жертвами фигур. На выигрыш или проигрыш Толстой реагировал обычно очень эмоционально. «Мне совестно признаться, что мне приятно выигрывать»,— говорил он нередко, одержав победу. «Это смешно, но я не могу удержать улыбки от того, что выиграл»,— сказал он как-то одному из гостей, наблюдавшему за его партией.
Толстой иногда сам подсмеивался над тем, как он выражал свои чувства во время игры. Однажды Лев Николаевич сказал: «Мы с Сухотиным ровно играем, только он играет спокойно, а я вот по молодости лет все увлекаюсь».
Наконец, хотелось бы указать и на известное стимулирующее значение шахмат в последние годы жизни Толстого. Шахматная игра помогала ему легче переносить ту или иную болезнь. Это, например, нередко отмечал в своих записях врач Д. П. Маковицкий, внимательно наблюдавший за состоянием здоровья писателя. Так, 22 мая 1907 года он фиксирует, что Лев Николаевич слаб, не выходит, под грудной костью болит, кашель. И что же? «Вечером» с 8-ми до 9, с 10 до 11-ти Л. Н. играл в шахматы с Мих. Серг-чем».
Последний раз Лев Николаевич Толстой играл я шахматы с сыном Сергеем Львовичем 25 октября (7 ноября) 1910 года, то есть за три дня до своего ухода из Ясной Поляны.
Так сквозь всю жизнь пронес Лев Николаевич Толстой любовь к шахматной игре.
Толстой много раз переделывал, отшлифовывал записанное. Исправления он вносил обычно в экземпляр рукописи, переписанный его женой, С. А. Толстой. О том, как работал писатель, дает наглядное представление помещаемая здесь фотокопия страницы одного из черновых вариантов рукописи статьи «Для чего люди одурманиваются» (1890 г.). Мы видим первоначальный вариант, переписанный рукой С. А. толстой. В него внесены исправления Л. Толстым. Но автора не удовлетворило написанное, и вся страница оказалась перечеркнутой, а на полях появился новый вариант рукописи. Между тем и первый набросок к главе III, в котором говорилось об огромном вреде табака для умственной работы человека, был весьма интересен. Приведем его полностью: «Ни на чем это так не видно, как на шахматной игре. Партия идет обычно, но вот наступает важный, решающий ход, игрок думает, соображает и не решается; наконец, если он курит, он зажигает папиросу, затягивается, одурманивается и делает ход. Собственно, происходит тут следующее: каждый игрок по свойству своей головы и вследствие большей или меньшей практики игры может обдумать варианты ходов до известных пределов. Когда наступает трудный ход, игрок делает напряжение, чтобы видеть дальше этих пределов, и, смутно представляя себе дальнейшие варианты, испытывает ощущение тяжести напряжения. Для того, чтобы поступить разумно, ему надо бы сделать еще большее напряжение, но вместо этого он, под предлогом того, что куренье проясняет ему мысли, закуривает, одурманивается, скрывает от себя эти дальнейшие возможности соображений и, не видя уже их, ограничивается меньшими вариантами, низшими соображениями — и делает ход. То же самое происходит при всех умственных работах».
Особенно часто играл Лев Николаевич с А. Б. Гольденвейзером, пианистом, профессором Московской консерватории, народным артистом СССР. Александр Борисович вел даже счет этим встречам: всего они сыграли между собой свыше 600 партий. К сожалению, ни одна из них не была записана. Но зато Гольденвейзер заносил в дневник все высказанные писателем интересные мысли, в том числе в области шахматного искусства. Они вошли позднее в его книгу «Вблизи Толстого».В этой книге описаны различные эпизоды шахматной игры Л, Н. Толстого, а также дана характеристика его игры в последние годы.
Играя для отдыха, писатель ограничивался в области дебютов старыми познаниями и применял только открытые начала, преимущественно дебют слона и различные разветвления королевского гамбита.
Бывали, правда, случаи, когда Лев Николаевич, проиграв партию и стремясь найти причину поражения, иногда сам анализировал дебютные продолжения. Так, в записи Гольденвейзера oт 24 июля 1910 года мы читаем:
«Я прошел к Льву Николаевичу. Там сидели Софья Андреевна и Ольга Константиновна. Лев Николаевич сидел в халате в углу в кресле, перед ним на раздвижном столике были расставлены шахматы, и он анализировал гамбит Муцио. Он не брал пешки е6, а отступал ферзем с f6 на f5. Мы сыграли. Получилась очень живая партия, которую Лев Николаевич выиграл. Я сказал ему, что это у нас 699-я партия. Он удивился, что я записываю, и не ожидал, что мы сыграли так много».
Стиль игры Л. Толстого был острым, атакующим. По мнению Гольденвейзера, Толстой обладал несомненными способностями к шахматам, в частности большой комбинационной изобретательностью. Такого же мнения был и старший сын Толстого «Некоторые его комбинации, — отмечал С. Л. Толстой, были оригинальны и остроумны, и я думаю, что если бы он поработал над шахматами, он мог бы стать сильным игроком».
Лев Николаевич был смелым, бесстрашным, человеком. Это его качество проявлялось много раз в жизни. Не боялся он риска и в шахматах, смело нападал на противника. Атаки его, как правило, сопровождались жертвами фигур. На выигрыш или проигрыш Толстой реагировал обычно очень эмоционально. «Мне совестно признаться, что мне приятно выигрывать»,— говорил он нередко, одержав победу. «Это смешно, но я не могу удержать улыбки от того, что выиграл»,— сказал он как-то одному из гостей, наблюдавшему за его партией.
Толстой иногда сам подсмеивался над тем, как он выражал свои чувства во время игры. Однажды Лев Николаевич сказал: «Мы с Сухотиным ровно играем, только он играет спокойно, а я вот по молодости лет все увлекаюсь».
Наконец, хотелось бы указать и на известное стимулирующее значение шахмат в последние годы жизни Толстого. Шахматная игра помогала ему легче переносить ту или иную болезнь. Это, например, нередко отмечал в своих записях врач Д. П. Маковицкий, внимательно наблюдавший за состоянием здоровья писателя. Так, 22 мая 1907 года он фиксирует, что Лев Николаевич слаб, не выходит, под грудной костью болит, кашель. И что же? «Вечером» с 8-ми до 9, с 10 до 11-ти Л. Н. играл в шахматы с Мих. Серг-чем».
Последний раз Лев Николаевич Толстой играл я шахматы с сыном Сергеем Львовичем 25 октября (7 ноября) 1910 года, то есть за три дня до своего ухода из Ясной Поляны.
Так сквозь всю жизнь пронес Лев Николаевич Толстой любовь к шахматной игре.
Толстой много раз переделывал, отшлифовывал записанное. Исправления он вносил обычно в экземпляр рукописи, переписанный его женой, С. А. Толстой. О том, как работал писатель, дает наглядное представление помещаемая здесь фотокопия страницы одного из черновых вариантов рукописи статьи «Для чего люди одурманиваются» (1890 г.). Мы видим первоначальный вариант, переписанный рукой С. А. толстой. В него внесены исправления Л. Толстым. Но автора не удовлетворило написанное, и вся страница оказалась перечеркнутой, а на полях появился новый вариант рукописи. Между тем и первый набросок к главе III, в котором говорилось об огромном вреде табака для умственной работы человека, был весьма интересен. Приведем его полностью: «Ни на чем это так не видно, как на шахматной игре. Партия идет обычно, но вот наступает важный, решающий ход, игрок думает, соображает и не решается; наконец, если он курит, он зажигает папиросу, затягивается, одурманивается и делает ход. Собственно, происходит тут следующее: каждый игрок по свойству своей головы и вследствие большей или меньшей практики игры может обдумать варианты ходов до известных пределов. Когда наступает трудный ход, игрок делает напряжение, чтобы видеть дальше этих пределов, и, смутно представляя себе дальнейшие варианты, испытывает ощущение тяжести напряжения. Для того, чтобы поступить разумно, ему надо бы сделать еще большее напряжение, но вместо этого он, под предлогом того, что куренье проясняет ему мысли, закуривает, одурманивается, скрывает от себя эти дальнейшие возможности соображений и, не видя уже их, ограничивается меньшими вариантами, низшими соображениями — и делает ход. То же самое происходит при всех умственных работах».Далее из категории Интересные факты: "Лучшие фильмы всех времен"
