Знаменитый русский трагик П.С. Мочалов 1898г.

Пятьдесят лет тому назад, 16-го марта 1848 года, скончался в Москве знаменитый русский трагик Павел Степанович Мочалов. Как все выдающиеся таланты, Мочалов имел много горячих почитателей. Они приходили в восторге от его игры, видели в нём замечательного артиста. Но были люди, относившиеся к его дарованию холодно. Как это ни покажется странным на первый взгляд, но и те, и другие были правы. Иллюстрацией такого противоречия может служить следующий случай, о котором рассказывает драматург А. А. Шаховской.

Однажды Мочалов играл в комедии «Пустодомы» роль Радугина и был неподражаем. Не желая его смущать, автор пьесы, кн. Шаховской, только по окончании ее бросился в уборную, обнял и расцеловал Мочалова. «Тальма! — восклицал он. — Какой Тальма? Тальма в слуги тебе не годится: ты был сегодня Бог!» Через несколько времени приезжает в Москву какая-то знатная особа и, в разговоре с Шаховским, пренебрежительно отзывается о таланте Мочалова. Шаховской обижается и, чтобы показать московскую знаменитость во всем блеске, назначает «Пустодомов». Мочалов узнал об этом, постарался играть свою роль и был «невыносимо дурен».Такого рода факты в артистической деятельности Мочалова были явлением заурядным. Нередко, в один и тот же вечер, в одной и той же роли Мочалов являлся то замечательным художником, то посредственным актером.

По словам Белинского, например, в роли Отелло Мочалов был очень плох, но в некоторых местах заставлял Белинского «забыться от восторга», забыться настолько, что критик «потерял свое место и не помнил и не знал, где он и что он». Своим замечательным исполнением в то время новой на нашей сцене роли Гамлета Мочалов привел Белинского в такое восхищение, что критик не мог найти слов и выражений для того, чтобы охарактеризовать «великое и гениальное» дарование артиста. Но замечательный артист, державший в крайнем напряжении всех зрителей, поражавший реализмом и художественностью своей игры, вдруг становился тривиальным, посредственными, чувствуя сам, что играет дурно, он делал усилия, кричал, кривлялся и действительно становился невыносимым. Любопытно, что Мочалов не только не был в состоянии предотвратить такого неприятного для него «превращения», но даже, чем больше старался это сделать, тем хуже играл. Кн. Шаховской, тонкий ценитель сцены, говорил про Мочалова: «он только тогда и хорош, когда не рассуждает, и я всегда прошу его об одном, чтобы он не старался играть, а старался только не думать, что на него смотрит публика». Мочалов был гением по инстинкту, играл, как говорится, «нутром» и потому всегда находился в чрезвычайно тесной зависимости от расположения своего духа: найдет на него одушевление — и он удивителен, бесподобен; нет этого одушевления — и он впадает в пошлость и тривиальность. Мочалов был драгоценный самородок.

От природы Мочалов получил все, что необходимо было для гениального художника и благодаря чему он, несмотря на все свои недостатки, занял видное место на сцене. Среднего роста, прекрасно сложенный, с красивым, изменчивым и подвижным лицом, черными выразительными глазами, Мочалов со стороны внешности не оставлял желать ничего лучшего. Одаренный тонким эстетическим вкусом, страстной натурой, он обладал при этом голосом, который способен был выражать все оттенки страстей и чувств.
По словам одного критика, в его голосе слышны были и громовой рокот отчаяния, и порывистые крики бешенства и мщения, и тихий шёпот сосредоточенного в себе негодования, — знаменитый мочаловский шёпот, каждое слово которого доходило до слуха и сердца зрителя.

К сожалению, Мочалов легкомысленно отнесся к своему дарованию и плохо воспользовался дарами природы. Сын актера купца, игравшего по вдохновению, он вырос в простой купеческой обстановке и не получил никакого образования, хотя и посещал одно время университеты. Судьба вырывала его из этой мещанской обстановки и толкала его в мир поэзии, в круг людей образованных, стоявших выше его во многих отношениях. Эти люди искренно любили его, горячо восторгались им, у них Мочалов многому мог бы поучиться. Разъяснения Нолевого, который растолковал Мочалову Гамлета и с которым он изучил эту роль до малейших деталей, указания С. Т. Аксакова и других — должны были бы убедить Мочалова в значении общества людей, стоявших выше его. Он это, пожалуй, и чувствовал, но всегда избегал этого общества, сторонился его и, попадая в него, ежился и дичился. Мочалов предпочитал свою домашнюю обстановку. Свои досуги он привык коротать за стаканом вина, в компании людей, стоявших гораздо ниже его, перед которыми он сплошь и рядом рисовался. Одаренный тонким поэтическим чутьем и стоя в этом отношении гораздо ближе к людям образованным, чем к мещанской среде, Мочалов, однако, не мог оторваться от этой среды, гибельно влиявшей на развитие его таланта. Мочалов много читал, любил особенно стихи, сам писал стихотворения. Природное чутье, «инстинкт» — подсказали ему, что принятая в то время на сцене классическая декламация — фальшива, что необходимо в этом случае быть более реальным.

Привыкнув надеяться на вдохновение, всего ожидать от внезапных и вулканических вспышек своего чувства, он не стремился ни к чему больше, и потому навсегда остался артистом «инстинкта», до конца жизни находился в зависимости от минутного настроения. Последние годы жизни показали и самому Мочалову его ошибку. Он совершенно изменился, и даже переродился. Были и тут в его игре вспышки, но уже не прежнего Мочалова. Могучий и приятный тенор теперь сделался хриплым, прежние страсти и вдохновение уже не находили средств для своего выражения… Несмотря на все это, Мочалов не утратил своего обаяния на людей, принадлежавших по своему развитью к самым различным классам общества, и надолго оставил после себя хорошую память. «Много времени прошло с тех пор, как я его видел, — вспоминает о Мочалове Галахов: — но и теперь, несмотря на преклонность моих лет, при малейшем воспоминании об игре его, душа моя снова испытывает те мощные и сладостные впечатления, которые он возбуждал в зрителях». Крупным талантом должен был обладать человек, о котором, несмотря на все его недостатки, могли сохраниться в течение долгого времени такие живые и симпатичные воспоминания.