Ярославль при Императрице Елизавете Петровне (1741-1761)

Полтораста лет назад Ярославль был совсем непохож на нынешний благоустроенный город; как большинство городов того времени, он имел улицы узкие, кривые, грязные; среди города встречались болота, в которых нередко тонули запоздавшие гуляки; по немощеным улицам и площадям, поросшим травой, бродил скот; дома по большей части были деревянные, попадались даже овины, крытые соломой. Ярославцы жили тогда вообще грязновато; об общественном здравии никто не заботился: на весь город приходился один лекарь, но и он, состоя домашним врачем при ссыльном курляндском герцоге Бироне, был озабочен более состоянием его здоровья, чем состоянием здоровья обывателей. Бирон жил на берегу Волги, в доме купца Мякушкина (где теперь помещается городское училище); во время пожара, которые тогда были очень часты, жилище Бирона сгорело, и обыватели должны были строить для него новый дом. Вследствие частых пожаров было сделано распоряжение: запечатать печи во всем городе. Поднялся ропот; тогда разрешили топку печей два раза в неделю: кроме того, обязали хозяев иметь дневную и ночную стражу для наблюдения за сомнительными лицами-нищими, богомольцами, которых в то время было множество; в окрестностях Ярославля и по Волге водились даже разбойники.

Немало терпели обыватели и от солдат, и от разных лихих людей; и хотя наказания были жестокие — плеть, кнут — однако грабежи и разбои не прекращались. Самоуправство, произвол, взяточничество, кляузы, пьянство — вот отличительные черты быта того времени. Воеводы и судьи были бессильны в борьбе с грубостью, и сами, в большинстве малограмотные, непросвещенные, не отличались высокими качествами и на обывателя смотрели, как на источник для наживы.

Ростовский митрополит Арсений Мацеевич часто приезжал в Ярославль и в церковных проповедях обличал пьянство, сквернословие, бесчинство, но и это помогало мало. Общее невежество царило во всех слоях общества; училищ не было: некоторые горожане обучались чтению и письму у дьячков и грамотеев-старообрядцев, дворяне побогаче отправляли детей в Петербург, в шляхетский корпус; для духовных детей Арсений Мацеевич открыл в Спасском монастыре славяно-латинскую семинарию, пригласив учителей из Киева, так как в нашем краю их негде было искать.

О грамотности у крестьян не было и помину. Старая, до-Петровская Русь с трудом поддавалась новому направлению; одевшись в немецкое платье, ярославец оставался приверженцем старины со всеми ее суевериями и предрассудками. Верил он, как и его деды, в колдовство, заговоры, приворотные коренья, цвет папоротника (который, как известно, никогда не цветет) и т. п»; в судебных делах того времени сохранилось не мало бумаг, из которых видно, как обыватели привлекались к ответу за колдовство, порчу людей и продажу волшебных трав. За привязанность к старине приходилось платиться: раскольники вносили подушные в двойном размере; любители старинного платья и бороды платили штраф (кроме крестьян и духовенства), установленный Петром I; его дочь, Елизавета Петровна, особым указом ярославской канцелярии подтвердила, чтобы строго следили за бородачами и штраф поступал бы с них неукоснительно: тогда ярославский воевода учредил особую команду для охоты за бородачами: их хватали и отправляли на воеводский суд. И так было не в одном Ярославле: охота производилась и в Рыбне (Рыбинск), где зараз словили 20 бородачей.

В царствование императрицы Елизаветы Петровны в ярославском крае нашлись лица, имена которых стали далеко известны. К таковым можно отнести князя М. М. Щербатова, который хорошо понимал недостатки своего времени и вывел их в сочинении: «О повреждении нравов в России». В царствование императрицы Екатерины II он был вызван в Петербург в качестве представителя от ярославского дворянства для участия в комиссии по составлению новых законов.

Интересна судьба Арсения Мацеевича, бывшего ростовским митрополитом в продолжение всего царствования Елизаветы Петровны.
Арсений Мацеевич был из тех ученых киевских монахов, которые начали вызываться при Петре I в Москву и северную Россию на места архиереев, так как здесь не было пастырей образованных; характер он имел вспыльчивый, раздражительный, и в то же время смелый, настойчивый. В начале царствования Елизаветы I он был переведен из Тобольска на ростовскую митрополию и назначен членом синода, но с синодом он находился все время во вражде и из Ростова часто писал ему укоризненные доношения, если какое-либо распоряжение считал неправильным. Синод делал ему неоднократно выговоры и угрожал лишением сана. Екатерина II, вступив на престол, лишила духовенство права владеть крестьянами и отняла их у монастырей, подчинив отобранные имения управлению светской власти. Духовенство, конечно, было очень недовольно этим, и вот митрополит Арсений вступился за его права. В марте 1763 года он написал в синод два резкие доношения, в которых упрекает членов синода в нерадении к интересам духовенства и настаивает, чтобы отобранные имения были возвращены; в этих письмах он позволил себе резко отозваться и о самой императрице.

Синод увидел в доношениях Арсения «оскорбление величества» и передал их императрице. Арсений был взят под стражу и после суда в апреле того же года лишен митрополичьего сана и сослан в Николо-Корельский монастырь, Архангельской губернии, с выдачей ему кормовых денег по 50 коп. в день. Но и здесь, в ссылке, он не унимался; внушал братии, что находится лишь временно, скоро снова будет архиереем и в то же время упрекал синод и правительство в несправедливости к нему. К Арсению стали в монастыре относиться снисходительнее, подходили под благословение, как к архиерею, позволяли говорить публично проповеди. Последовал донос, и через четыре года ссылки возникло новое дело; Арсений пробовал оправдываться, просил внимательнее пересмотреть все дело, указывал на милости к нему императрицы Елизаветы Петровны, а в конце концов все-таки заявил, что «деревень от церквей отбирать не надлежало». Тогда состоялось такое решение: «лишить Арсения монашеского чина и по расстрижению переименовать Андреем Вралем и послать к неисходному содержанию в Ревель». Через пять лет после этого Арсений Мацеевич умер (в 1772 году). На стене тюрьмы незадолго до смерти он написал: «Благо мне, Господи, яко смирил мя еси».